Прекрасная принцесса в замке, её сторожит дракон. Надо спасать! С этой историей едва ли не каждый хорошо знаком с детства, однако значение этого архетипа часто недооценивают. Образ «девы в беде» можно найти в кино, литературе и даже видеоиграх. А если он преследует человека в продуктах культуры, значит, непременно влияет и на его социальную жизнь.
Принцесса в башне
«Девой в беде» культурологи назвали троп, то есть художественный образ, в котором женщина оказывается во власти злодея. В его роли может выступать разбойник, монстр, божество, или, например, нечто бестелесное: колдовские чары. Женский образ жертвы тоже имеет свои особенности: невинность, молодость, благородство и беспомощность. Больных, некрасивых, блудных, старых и сильных отчего-то в таких историях нет. Спасителем выступает мужчина. Благороден и смел, после победы над злодеем он получает власть над принцессой и… берёт её в жёны, а она всегда согласна. На этом сказочная история заканчивается, мы представляем, что беда позади и молодожёны будут жить долго и счастливо. Но знаем ли мы о том, что принцесса мечтала выйти за этого принца? Знаем ли мы, что абсолютная власть над ней, которую приобрёл спаситель, не была основой для насилия? И почему нам почти не знакомы истории, в которых в беде, в замке, под пристальным взглядом Кощея он, мужчина?
Проблема не в том, что образ дамы в беде существует, вопрос в том, что этот троп формирует наше представление о норме. Он не встречает сопротивления: нам редко попадаются сюжеты, в которых женщина может защитить свою невинность, победить дракона сама, найти подмогу в дружбе, а не в человеке, который претендует на сексуальное вознаграждение. Образ «дамы в беде» поддерживает скрытое представление о том, что женщина — «слабый пол», о том, что её тело — собственность, а спасения заслуживает только высоколиквидная: молодая, красивая и… новая.
Мы хотим, чтобы нас спасали, потому что мы выросли на этой идее. Одно из самых ранних упоминаний встречается в греческой мифологии: Андромеду, дочь эфиопского царя Кефея, отдали на съедение чудищу, чтобы искупить «грехи» (много хвасталась) её матери перед Посейдоном. Персей, сын царевны Данаи и Зевса, её вызволил. При этом Андромеда, согласно мифу, была прикована к скале, будучи совершенно обнажённой! Её отец повелел её приковать, он же приказал и спасти, обещав её в жёны Персею. Никто в этой истории не похож на собственность?
Женщину в конструкции «дева в беде» деактивируют, лишают возможности принимать решения, и сюжет некоторым путём передаёт её в руки другого мужчины, который активирует принцессу снова: оживляет, расколдовывает или освобождает от пут. Проблема в том, что архетип «девы в беде» соединяет риск, спасение, образы прекрасной женщины и благородного мужчины воедино, минуя детали, которые сопутствовали бы им в реальной жизни: смерть, боль, посттравматические психологические проблемы. Мы видим истории, которые закончились хорошо.
«Будь слабее»
Закрепляется идея, что женщину надо завоёвывать, брать силой. И сейчас, в современном обществе мы, и мужчины и женщины, сталкиваемся с тем, что здоровая и современная идея согласия, консенсуса в отношениях стоит на очень шатких основах. Если девушку добиваются недостаточно интенсивно — значит, она недостаточно привлекательна, «просто не нравится». Если слишком интенсивно, — это пугает. Если же женщина активно проявляет интерес, то такое поведение уже мужчина часто оценивает как подозрительное, излишнее. Воспитанный на идее «девы в беде» он невольно теряет интерес: если её не надо добиваться, значит, она не «прекрасная дама».
Часто мы намеренно приближаем себя к образу «девы в беде», хотим быть теми принцессами, слабыми, не способными принимать решения. Так проще, да и общество сделало это привлекательным, повесило ярлык «женственности».
У Роберта Рождественского есть стихотворение «Будь, пожалуйста, послабее…». Оно заканчивается так:
«Хоть нарочно,
хоть на мгновенье,-
я прошу,
робея,-
помоги мне в себя поверить,
стань
слабее».
Его можно найти на множестве порталов любовной поэзии. Однако фактически в нем один партнёр просит другого не быть собой, чтобы на этом фоне выглядеть и чувствовать себя лучше. К сожалению, из-за того, что на протяжении долгих веков женщина действительно была финансово зависима от мужчины, идея о том, что женщина слабее, а мужчина ведёт, и до сих пор считается гармоничной. Однако теперь, когда баланс изменился, и женщины просто-напросто живут по-другому и имеют равный опыт с мужчинами (профессиональный, эмоциональный, половой), той неопытной и слабой девушкой может быть только ребёнок. Отношения на равных, в которых мужчина может не стесняться слабости, а женщина не скрывать своей силы, гораздо вероятнее будут построены, если пара сможет миновать эту укоренившуюся и якобы гармоничную спайку.
За процветанием идеи о якобы нормальных отношениях полов («сильного» и «слабого»), сейчас стоит не одна индустрия. Моющие средства в рекламе закрепляют образ «хорошей хозяйки». Ролик о мужчине, который без труда справляется с работой по дому, найти гораздо сложнее, ведь это «не его естественная среда». В кино чаще мы встречаем образ уязвимой для насилия женщины, которой страшно ходить по тёмным улицам, одеваться с вызовом или быть невнимательной: везде может подстерегать злодей. Образ уязвимой девы постоянно маячит перед нами, а вот уязвимого мужчины — нет.
Очевидно, что встречаются и обратные ситуации: женщина чрезмерно опекает мужчину, руководит им, а тот в свою очередь собирает от коллег и знакомых комментарии вроде «подкаблучник». Многие любят спасать страдающих алкоголизмом или игроманией. Кстати, тезисом «будь, пожалуйста, послабее», и в этих случаях мужчины орудуют с ловкостью: в целях самобичевания.
Игра в спасение
В психологии и психотерапии для работы с навязчивым спасением в отношениях используют так называемый «Треугольник Карпмана». Эта модель описывает три психологические роли: жертву, преследователя и спасателя. Игра в спасение встречается в различных ситуациях: профессиональных, романтических, семейных. Однако её ключевая особенность в том, что каждый из игроков имеет эгоистичный и часто неосознанный интерес. То есть каждый участник действует из корысти, а не заботы.
Жертва снимает с себя ответственность. Спаситель решает чужие проблемы, чтобы почувствовать себя нужным и важным. Преследователи сами ощущают себя жертвами и этим оправдывают своё нападение. Интересно, что в драматическом треугольнике Карпмана роли постоянно меняются, поэтому каждый из участников на время становится жертвой.
Игра в спасение — очень привлекательная для человека активность. Это движение, это динамика, это чувства, какими бы они ни были. Однако правды в ней не найти, потому что это замкнутый круг, который позволяет уходить от проблем. Только ответственность за собственные чувства и мысли позволит ощутить свою силу и не ждать спасения, то есть проводить своё время совершенно иначе.
Вы несколько запутались видимо в своих треугольниках в реальной жизни. Да многие читали, но немногие на самом деле выросли на мифах о сапсении Девы , как в греческих , так и в христианских вариантах с Гергием Победоносцем . Мое например любимое занятие за последние десять лет доказывать . что эти мифы не имели под собой реальности в принципе или имели реальность, ну очень отдаленную, так видимо меня достали по жизни мифы. …) Поэтому я наверное в принципе не понимаю , где вы в современном мире видели спасателя, если это не МЧС по вызову . У нас сейчас зачастую мужчин надо спасать , а не девушек от глупостей, но они как раз обычно уверены , что они спасуться сами. Меньше мифологии и треугольников и ближе к жизни . Здоровее будете.